Александр Никишин - Инкубатор, или Необыкновенные приключения Юрки Гагарина
А дядя Ваня испугался: нет, говорит, я не из сорок восьмого, я у магазина нашел. У какого магазина? У «Анастасии», мы его, говорит, «Анестезией» называем, понятно, почему. Его под шумок, еще до прихода войск хорошо пограбили, хурму тащили ящиками, арбузы, колбасу, коньяки, кильку в томате. И местные из района, и кавказцы, которые тут торговали. А чего стесняться, если конец света? Он так и объяснил полицейскому, что шел сдать находку в участок. А что это такое, даже не знает. Этикетки? Или фантики? Коп оглянулся и говорит: вот тебе, дед, сто рублей, купишь себе полбанки «монопольки», а вещдок сдай мне, даю тебе расписку в получении. Написал на туалетной бумаге: получен от дяди Вани вещдок и турнул его: не фиг, мол, ошиваться возле оцепления.
Но, если, говорит, кому выдашь про вещдок, сразу тебе «вышка», мораторий на смертную казнь отменили, сразу инъекцию и будь здоров. Это, говорит, те, что прилетали, оставили, понял? Важная улика! Дядя Ваня взял под козырек: понЯл и побежал за полбанкой на Цандера, в «Копейку». Полицейского потом арестовали и дали ему пожизненный срок.
Глава 18
Наташка идёт на войну
Их было трое — один в фуражке с огромной кокардой и двое с автоматами и в касках, лица плотно прикрыты чёрными забралами. «Маски-шоу», здрасьте! — подумала Наташка. — Только вас не хватало, принесла нелегкая!
— И не маски, и не шоу, здрастье-мордасьте, — скрипучим, механическим голосом сказал тот, что был в фуражке. Он нёс под мышкой стальной изящный, сам был высокого роста, широкий в плечах, с внушительной широкой ряхой, мощной лепкой лба, рта, подбородка и большими, торчащими ушами. Одет он был явное не по погоде — в длинный чёрный кожаный плащ. Золотая кокарда на чёрной фуражке, похожей на нацистскую, была какая-то чудная, не то опущенного зубцами вниз ковша экскаватора, не то средневековой опрокинутой башни.
Наташка таких кокард в жизни не видела и поняла, что это, во всяком случае, не ОМОН. Двое чёрных в касках направили на Наташку стволы автоматов неизвестной Наташке конструкции и встали справа и слева от двери, но позади мордастого. Судя по всему, человек в фуражке был у них за главного.
— Ищем важную деталь, которую свистнул вот этот говнюк, — проскрипел тот.
Он ткнул жезлом в стену, и перед глазами Наташи образовался экран, на котором она увидела изображение малого в куртке с надписью «Мослифт»; тот крался среди каких-то металлических конструкций чего-то, похожего на цех завода, оглядываясь воровато по сторонам.
— Что скажешь, Лили Марлен? Не заходил?
Какая я тебе Лили Марлен, дурак, — подумала Наташка с неприязнью.
Мордастый в фуражке поморщился и махнул рукой.
— Можешь не отвечать, не заходил. А за дурака ответишь.
Ткнул жезлом в спящего деда:
— Это что за деятель культуры? — Наташка хотела объяснить, что сторож магазина, дед Вася, ну да, алкаш, но гость опять ответил за неё. — Сторож магазина, дед алкаш, зовут его Вася, ферштейн.
Наташка подумала, что надо бы для приличия спросить: а кто вы вообще такие? И где ваши документы? Если бандиты и воры, то, скорее всего, пошлют её, куда подальше. Но если представители закона, обязаны показать и удостоверения личности и ордер на обыск. А то, что предполагался обыск, в этом сомнений не было. Не за кефиром же зашли в час ночи, обвешанные оружием, как Шварценеггер в роли Терминатора? И что у него с голосом?
— Вот именно, — ответил обладатель жезла, зевая, — какой, к свиньям, Шварценеггер в час ночи? И на фига нам кефир, если мы вооружены до зубов как Терминатор? А голос я сорвал. Песни пел на морозе.
Наташка закрыла рот ладонью: вот дура, что думала, то и сказала! Но поймала себя на том, что не помнит, чтобы говорила про оружие и документы. Подумать подумала, но ведь не сказала! Или она сошла с ума, или спит, одно из двух. И какой мороз летом?
— Не спишь, и с ума не сошла, не боись, — проскрипел человек в фуражке, повергнув Наташку в шок — именно эти слова только что она произнесла мысленно. — Чем меньше вопросов, тем больше шансов дожить до рассвета. Буди старикана, быстро! Шнель!
— Я уже будила, он не просыпается.
— Буди, буди, проснётся. Куда он, на фиг, денется из подводной лодки?
Наташка толкнула деда Васю в бок:
— Дедушка, вставай, тут какие-то люди пришли!
Думала, не добудится, но тот проснулся как миленький и, открыв глаза, уставился на гостей.
— Сам ты «фашист»! — проскрипел, глядя на него сурово, мордастый в чёрной фуражке. Дед открыл рот и потерял дар речи, потому как неизвестный услышал его мысли. — Какая я тебе матка, курка, яйки? От СС и слышу, етиомать. Вам, старым пердунам, фашист за каждой занавеской мерещится. И полиция тебе, дед, не поможет, даже не думай рыпаться. Милиция, полиция, что в лоб, что по лбу, это ты правильно подумал. Ты им только скажи: немцы в городе и «дурка» тебе обеспечена. Засадят в «обезьянник» до утра. Объясняйся потом с бабкой. И будет, как в загадке: сидит дед, во сто шкур одет, кто его раздевает, тот слёзы проливает. Кто это?
— Луковица!
— Сам ты луковица, это — есть дед, то есть, ты! И не кино снимают, не бзди, Илья Муромец, харэ дрыхнуть! Вставайте, граф, вас ждут великие дела! Ни за что не угадаешь, кто я. И нё Федор Бондарчук, и не Михалков! Я круче!
Даже через щетину было видно, что дед покраснел.
— Короче, Склифософский! Не встречал его? — опять на стене возникло изображение парня в куртке «Мослифт». — Откуда он, кто, куда пошёл?
Дед не успел рта раскрыть, чтобы сказать: ясен перец, не видел я козла из «Мослифта», как тот, в плаще, кивнул:
— Всё понял. Козла из «Мослифта», ясен перец, ты не видел.
И, тут же потеряв к деду интерес, повернул лицо к разорённым магазинным полкам, на одной из которых за стеклом, закрытые на тяжелый амбарный замок, выстроились в плотный ряд разноцветные сосуды с водкой.
— Что, дед, выпьем чарочку за шинкарочку?
— Я его не видел и не знаю, куда он пошёл, — с опозданием ответил тот на первый вопрос, подумав, что на всякий случай надо от всего отбояриваться, раз у людей оружие.
Человек в плаще поморщился:
— Да уж я понял! Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу. Мыслишь в правильном направлении. Выпить, спрашиваю, хошь?
— Чего? — спросил дед, тугой на ухо.
— Вы-пить? Ахнуть, трахнуть, бухнуть, жахнуть, забабахать, накатить, глаза залить и остаканиться? Лизнуть по писяшке? Да по пятьдесят грамм, что тут непонятного? Сообразим на двоих?
Тут вышла вперёд Наташка:
— Водку не отпускаем.
— Да нам по паре пузырей. Не жидись, хозяйка!
— Торговля крепкими алкогольными напитками решением Правительства Российской Федерации запрещена, — строго сказала Наташка. — С 22-х часов вечера до 12 часов дня. Так что, извините, отпустить не могу.
2.Гость в фуражке посмотрел на неё с нескрываемым удивлением.
— Ты плохо слышишь? Я тебе на чисто русском языке сказал: нам с дедком по паре пузырей на рыло! Не рассуждать!
— В каком смысле? — Наташку разозлил его наглый тон. — Я же сказала: водку не отпускаем. Не имею права. Есть закон. А потом у меня и ключей нет от шкафа. Они у Ахмета, моего шефа. Приходите к открытию магазина, я вам её отпущу.
Мордастый лениво обернулся к автоматчику, стоявшему за спиной, что-то ему сказал. Тот резко, прямо с места прыгнул на высокий прилавок, двинул прикладом по стеклу и вытащил литровую водки. Наташка испуганно шарахнулась к деду.
— Закон, закон, — недовольно пробубнил гость. — Знаем мы ваш закон. Что дышло. Кто больше даст, тот и прав. Не дёргайся, шинкарка, оплатим. Почём?
— Вам сказано русским языком: водку не отпускаем, — Наташка пошла на принцип. — И никакие деньги я не возьму.
Мордастый посмотрел на неё оценивающе. Будь Наташка не так хороша, разговор с ней был бы другой. Это она поняла по сложной мимической гамме, отразившейся на лице гостя. Сначала — явное желание подавить, растоптать, не дав прийти в себя. Поэтому нахмуренный лоб, сжатая челюсть, глаза навыкате. Потом, разглядев и оценив, гнев сменяется милостью. Уже появляется желание уговорить, даже пофлиртовать. Губы расплываются в подобии улыбки, лоб проясняется, в глазах — кобелиная поволока.
— На принцип пошла, — сказал мордастый деду. — Но вот, что говорит статистика. В России нет людей, которые не берут деньги, если им их, конечно, дают, а не чисто теоретически. Разница лишь в количестве. Не возьмёт сто, возьмёт миллион. Но всё равно возьмёт. Если он, конечно, не ку-ку. Милая дамочка, ты ведь не ку-ку? Какими возьмёшь?
— А у вас что, разные есть? — влез ироничный дед.
Мордастый усмехнулся:
— А то! — и стал вынимать из кармана денежные пачки, кидать их на прилавок. Тут были американские доллары, норвежские кроны, латвийские латы, английские фунты стерлингов, китайские юани, японские йены, вьетнамские воны, монгольские тугрики, швейцарские франки, хорватские куны, индийские рупии, тайландские баты, израильские шеккели, венесуэльские боливары, чилийские и аргентинские песо, бразильские реалы, филиппинские сентавос, кины Папуа Новая Гвинея, риели Камбоджи, ранды ЮАР, египетские фунты, марокканские дирхамы и кувейтские динары. — Командировочные! Из бухгалтерии, под отчёт. Полным полна коробочка! Ну, какими берём?
